Я маленький горло в ангине слушать

«Из детства» Давид Самойлов

Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег… »

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,

И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.

Анализ стихотворения Самойлова «Из детства»

Кажется, что детство – это самое счастливое время в жизни человека. Что оно ничем не омрачается, что дети – самый беззаботный народ. Стихотворение «Из детства» Давида Самойлова, написанное в 1956 году и вошедшее в сборник «Второй перевал», опровергает такие мысли.

В качестве лирического героя выступает сам поэт, говоря от первого лица. Действие переносит читателя далеко в прошлое. Благодаря живым образам, созданных талантом Давида Самуиловича, он может видеть комнатку, где на кровати лежит мальчик. За окном зима, снег пушистыми хлопьями покрывает улицы, а ребенок вынужден лежать под одеялом. Он тяжело заболел ангиной, поэтому отец малыша читает ему вслух.

Многие могут удивиться, что же в этой картине такого, что способно противоречит мнению о беспечности детства. А вот что: маленький герой стихотворения не желает обычных для своих сверстников сказок и потешек. Его интересуют другие, более глубокие и серьезные темы. Ребенок просит читать ему о Вещем Олеге и очень остро отзывается на эту трагическую историю:
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезу постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.

И хотя автор в последних строках называет себя «маленьким, глупым, больным», нельзя согласиться с этим самоуничижительным определением. Думается, что Давид Самуилович иронизирует, когда вспоминает об этом эпизоде своего детства. Потому что способность сопереживать кому-либо, даже если речь идет о легендарных персонажах, представляется поэту важным качеством. Кроме того, он еще не раз потом обратится к историческим сюжетам в своих произведениях.

Возможно, ирония поэта относится к тому, что называют горем от ума. Автор поясняет: «И плачу над бренностью мира…»

На самом деле, маленького человека, который имея большое сердце и быстрый разум, который уже сейчас осознает, что мир несправедлив, хочется пожалеть. Будущее для него рисуется одновременно и прекрасным, и полным разочарования и страданий. В этом случае такие стороны характера, как доброта и отзывчивость, станут бременем, которое словно ангина, держит за горло.

Однако это только догадки. После трогательной кульминации во второй строфе, где автор так красочно описывает терзания сострадательной детской души, поэт успокаивает читателя:
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.

Используя эти удивительные сравнения, он возвращает нас в уютную атмосферу зимнего вечера.

Смотри больше:

Самойлов

1 июня родился Давид Самуилович Кауфман (1920 — 1990).

«Из детства». Здесь и далее читает автор

Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег…»

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.

Здесь дерево качается: — Прощай! —
Там дом зовет: — Остановись, прохожий!
Дорога простирается: — Пластай
Меня и по дубленой коже
Моей шагай, топчи меня пятой,
Не верь домам, зовущим поселиться.
Верь дереву и мне. —
А дом: — Постой! —
Дом желтой дверью свищет, как синица.
А дерево опять: — Ступай, ступай,
Не оборачивайся. —
А дорога:
— Топчи пятой, подошвою строгай.
Я пыльная, но я веду до бога! —
Где пыль, там бог.
Где бог, там дух и прах.
А я живу не духом, а соблазном.
А я живу, качаясь в двух мирах,
В борении моем однообразном.
А дерево опять: — Ну, уходи,
Не медли, как любовник надоевший! —
Опять дорога мне: — Не тяготи!
Ступай отсюда, конный или пеший. —
А дом — оконной плачет он слезой.
А дерево опять ко мне с поклоном.
Стою, обвит страстями, как лозой,
Перед дорогой, деревом и домом.

«Слова».

Красиво падала листва,
Красиво плыли пароходы.
Стояли ясные погоды,
И праздничные торжества
Справлял сентябрь первоначальный,
Задумчивый, но не печальный.

И понял я, что в мире нет
Затертых слов или явлений.
Их существо до самых недр
Взрывает потрясенный гений.
И ветер необыкновенней,
Когда он ветер, а не ветр.

Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны.
Они понятны лишь сперва,
Потом значенья их туманны.
Их протирают, как стекло,
И в этом наше ремесло.

«Давай поедем в город…»

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.

Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселенный, —

Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних…

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,

И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…

Давид Самойлов

Я — маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег… «
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.

* * *

Борис Рыжий

Ну вот, я засыпаю наконец,

уткнувшись в бок отцу, еще отец
читает: «Выхожу… я на дорогу…»
Совсем один? Мне пять неполных лет.
Я просыпаюсь, папы рядом нет,
и тихо так и тлеет понемногу
в окне звезда, деревья за окном,
как стражники, мой охраняют дом.
И некого бояться мне, но все же
совсем один. Как бедный тот поэт.
Как мой отец. Мне пять неполных лет.
И все мы друг на друга так похожи.