Я маленький горло в ангине давида самойлова
«Из детства» Давид Самойлов
Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег… »Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
Анализ стихотворения Самойлова «Из детства»
Кажется, что детство – это самое счастливое время в жизни человека. Что оно ничем не омрачается, что дети – самый беззаботный народ. Стихотворение «Из детства» Давида Самойлова, написанное в 1956 году и вошедшее в сборник «Второй перевал», опровергает такие мысли.
В качестве лирического героя выступает сам поэт, говоря от первого лица. Действие переносит читателя далеко в прошлое. Благодаря живым образам, созданных талантом Давида Самуиловича, он может видеть комнатку, где на кровати лежит мальчик. За окном зима, снег пушистыми хлопьями покрывает улицы, а ребенок вынужден лежать под одеялом. Он тяжело заболел ангиной, поэтому отец малыша читает ему вслух.
Многие могут удивиться, что же в этой картине такого, что способно противоречит мнению о беспечности детства. А вот что: маленький герой стихотворения не желает обычных для своих сверстников сказок и потешек. Его интересуют другие, более глубокие и серьезные темы. Ребенок просит читать ему о Вещем Олеге и очень остро отзывается на эту трагическую историю:
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезу постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
И хотя автор в последних строках называет себя «маленьким, глупым, больным», нельзя согласиться с этим самоуничижительным определением. Думается, что Давид Самуилович иронизирует, когда вспоминает об этом эпизоде своего детства. Потому что способность сопереживать кому-либо, даже если речь идет о легендарных персонажах, представляется поэту важным качеством. Кроме того, он еще не раз потом обратится к историческим сюжетам в своих произведениях.
Возможно, ирония поэта относится к тому, что называют горем от ума. Автор поясняет: «И плачу над бренностью мира…»
На самом деле, маленького человека, который имея большое сердце и быстрый разум, который уже сейчас осознает, что мир несправедлив, хочется пожалеть. Будущее для него рисуется одновременно и прекрасным, и полным разочарования и страданий. В этом случае такие стороны характера, как доброта и отзывчивость, станут бременем, которое словно ангина, держит за горло.
Однако это только догадки. После трогательной кульминации во второй строфе, где автор так красочно описывает терзания сострадательной детской души, поэт успокаивает читателя:
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
Используя эти удивительные сравнения, он возвращает нас в уютную атмосферу зимнего вечера.
Смотри больше:
Самойлов
1 июня родился Давид Самуилович Кауфман (1920 — 1990).
«Из детства». Здесь и далее читает автор
Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег…»
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
Здесь дерево качается: — Прощай! —
Там дом зовет: — Остановись, прохожий!
Дорога простирается: — Пластай
Меня и по дубленой коже
Моей шагай, топчи меня пятой,
Не верь домам, зовущим поселиться.
Верь дереву и мне. —
А дом: — Постой! —
Дом желтой дверью свищет, как синица.
А дерево опять: — Ступай, ступай,
Не оборачивайся. —
А дорога:
— Топчи пятой, подошвою строгай.
Я пыльная, но я веду до бога! —
Где пыль, там бог.
Где бог, там дух и прах.
А я живу не духом, а соблазном.
А я живу, качаясь в двух мирах,
В борении моем однообразном.
А дерево опять: — Ну, уходи,
Не медли, как любовник надоевший! —
Опять дорога мне: — Не тяготи!
Ступай отсюда, конный или пеший. —
А дом — оконной плачет он слезой.
А дерево опять ко мне с поклоном.
Стою, обвит страстями, как лозой,
Перед дорогой, деревом и домом.
«Слова».
Красиво падала листва,
Красиво плыли пароходы.
Стояли ясные погоды,
И праздничные торжества
Справлял сентябрь первоначальный,
Задумчивый, но не печальный.
И понял я, что в мире нет
Затертых слов или явлений.
Их существо до самых недр
Взрывает потрясенный гений.
И ветер необыкновенней,
Когда он ветер, а не ветр.
Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны.
Они понятны лишь сперва,
Потом значенья их туманны.
Их протирают, как стекло,
И в этом наше ремесло.
«Давай поедем в город…»
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.
Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.
Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.
И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.
И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселенный, —
Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних…
О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,
И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…
Давид Самойлов
Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег… «
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
* * *
Борис Рыжий
Ну вот, я засыпаю наконец,
уткнувшись в бок отцу, еще отец
читает: «Выхожу… я на дорогу…»
Совсем один? Мне пять неполных лет.
Я просыпаюсь, папы рядом нет,
и тихо так и тлеет понемногу
в окне звезда, деревья за окном,
как стражники, мой охраняют дом.
И некого бояться мне, но все же
совсем один. Как бедный тот поэт.
Как мой отец. Мне пять неполных лет.
И все мы друг на друга так похожи.
Источник
Мне выпало счастье быть русским поэтом,
мне выпала честь прикасаться к победам.
Мне выпало горе родиться в двадцатом,
в проклятом году и в столетье проклятом…
1 июня 1920 года в Москве, в семье врача, родился Давид Самойлов. В своей автобиографии поэт с известной долей юмора писал: «Я родился в год Льва под созвездием Близнецов и даже под известным влиянием Юпитера. В моем гороскопе не хватало лишь Козерога, чтобы я стал общественным деятелем или реформатором пожарного дела в России. Тут сыграло, впрочем, роль и еще одно обстоятельство. С младенчества я был прозван Дезиком, а поскольку с таким именем не бывает генералов, президентов и великих путешественников, а бывают только скрипачи, вундеркинды и поэты, я избрал последнее, как не требующее труда и больших знаний».
Выбор Самойлова был неслучаен. Любовь к великим поэтам прошлого ему прививали едва ли не с пеленок. Вот как об этом вспоминал он сам:
Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег… «
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
К окончанию школы Самойлов знал однотомник Пастернака наизусть, а в его тетради уже были десятки стихов, написанных в подражание поэтам серебряного века. С 14 лет вел дневник, в котором очень искренне писал о книгах, новых знакомых. Вот несколько строчек из дневника 14-летнего поэта, которые приводит «Новая газета»: «Хреновое настроение. Не знаю, что делать. С какой стати сказал я ей, что люблю ее, когда не был в этом уверен?.. Я подлый эгоист. Мелкий честолюбец. Хотел видеть ее у своих ног, не любя, только потому, что ее любят многие. И я мог находить в этом удовольствие»
В 1938 году Давид Самойлов поступил в Московский институт философии, литературы и искусства (МИФЛИ), где оказался в окружении единомышленников.
«Мне повезло в товарищах и учителях, — писал он в дневнике. — Друзьями моей поэтической юности были Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов, Борис Слуцкий».
Этих поэтов вскоре стали называть представителями поэзии «военного поколения». Самойлов, словно заглядывая вперед, посвятил им провидческое стихотворение «Пятеро»:
Жили пятеро поэтов
В предвоенную весну,
Неизвестных, незапетых,
Сочинявших про войну…
Первое стихотворение Самойлова появилось в печати благодаря его педагогу Илье Сельвинскому. Стихотворение “Охота на мамонта”, подписанное Давидом Кауфманом, появилась в журнале “Октябрь” в 1941 году, в этом же году началась Великая Отечественная война.
Самойлов хотел уйти на фронт еще в начале финской войны, но не смог по состоянию здоровья. В начале Великой Отечественной его направили на трудовой фронт – рыть окопы под Вязьмой. Через несколько месяцев поэт заболел и переехал в Самарканд, однако в эвакуации пробыл недолго: в 42-ом окончил военно-пехотное училище и отправился на Волховский фронт под Тихвин.
Военные годы стали периодом становления личности поэта. Он вспоминал, что война ускорила его развитие лет на двадцать, а опыт поэтический оставался прежним. «Главное, что открыла мне война, – это ощущение народа», — вспоминал поэт.
Ощущение это было сильным еще и потому, что в 1943 году жизнь ему спас друг, алтайский крестьянин Семен Андреевич Косов, которому было посвящено одноименно стихотворение:
…. Семен Андреич! Алтайский пахарь!
Счастлив ли ты? Здоровый? Живой ли?
Помнишь, как ты разорвал рубаху
И руку мне перетянул до боли!
Помнишь? Была побита пехота,
И мы были двое у пулемета.
И ты сказал, по-обычному просто,
Ленту новую заложив:
— Ступай. Ты ранен. (Вот нынче мороз-то!)
А я останусь, покуда жив.
После госпиталя Давид Самойлов вновь отправился на фронт и до конца войны оставался разведчиком. Прошел пол-Европы, победу встретил в Берлине.
Самойлов был автором знаменитой поэтической сатиры на Гитлера. В гарнизонной газете писал под псевдонимом Семен Шило стихотворения про удачливого солдата Фому Смыслова.
В целом же в годы войны Самойлов писал мало — считал необходимым, чтобы впечатления жизни «отстоялись» в его душе, прежде чем воплотиться на бумаге. Лишь в 1958-м вышел его первый сборник “Ближние страны”, суммировавший итог былого в восприятии поэта. Лирическими героями книги были фронтовик (Семен Андреич, Жаль мне тех, кто умирает дома… и др.) и ребенок (Цирк, Золушка, Сказка и др.).
Гибель друзей-поэтов, «что в сорок первом шли в солдаты», Самойлов ощущал как самое большое горе. «Визитной карточкой» поколения сороковых стало одно из самых известных стихотворений Самойлова «Сороковые, роковые» (1961).
Если вычеркнуть войну,
Что останется — не густо.
Небогатое искусство
Бередить свою вину.
Что еще? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость — что своя рубаха
Ближе к телу. И туман…
Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья —
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.
Простота ее начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.
Если спросят нас юнцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.
Словно может нас спасти
От упреков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.
Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где нежданная свобода
Нам, как смерть, была сладка.
«Радость общения — влюблённость. Радость отношений — любовь. Я влюблён почти всегда, и почти никогда — люблю», — писал в своем дневнике Давид Самойлов. Ему приписывали роман с самыми известными женщинами своего времени, в том числе с дочерью Иосифа Сталина — Светланой Аллилуевой.
Первой женой Самойлова была одна из первых красавиц Москвы — Фогельсон Ольга Лазаревна. В их семье родился сын Александр, будущий писатель и издатель. Однако через некоторое время после его рождения супруги, неизменно ценившие друг друга, развелись. Они остались большими друзьями до конца жизни.
Второй женой поэта стала не менее красивая женщина — Галина Ивановна Медведева. Когда Самойлов и Медведева оформляли брак, их трехлетнюю дочь Варю спрятали в толпе друзей, чтобы не вызывать вопросов у чиновников. Однако в самый ответственный момент Варя вырвалась и с криком «Папочка, мамочка» бросилась к родителям. Служительница ЗАГСа с ужасом спросила: «Кто это?». Все молчали, пока приятель жениха не ответил: «Это их будущий ребенок», пишет peoples.ru.
В 1967 году Самойлов поселился в деревне Опалиха близ Москвы. Несмотря на болезнь глаз, круг его занятий был так же широк, как и круг его друзей. Поэт много переводил стихи армянских, испанских, немецких и эстонских поэтов, участвовал в создании спектаклей в Театре на Таганке, писал песни для театра и кино.
В 1974 году был опубликован сборник «Волна и камень», названный критиками «самой пушкинской» книгой Самойлова. К великому поэту Самойлов относился как к явлению духовной культуры русского народа. В своей книге Давид Самойлович писал:
Пусть нас увидят без возни,
Без козней, розни и надсады,
Тогда и скажется: «Они
Из поздней пушкинской плеяды».
Я нас возвысить не хочу.
Мы — послушники ясновидца…
Пока в России Пушкин длится,
Метелям не задуть свечу.
В 1976 году Давид Самойлов переехал в эстонский приморский город Пярну, который очень любил. Здесь, по словам друзей, поэту было легче и спокойнее жить и работать. Приехав как-то в Москву, Самойлов заявил друзьям: «Целуйте меня: я экологически чист».
Впечатления от Эстонии отразились в стихах Самойлова, составивших сборники «Улица Тооминга», «Линии руки», а также в его письмах друзьям. Одно из последних к Лидии Корнеевне Чуковской датировано 14 февраля 1990 года. Строчки из него приводит канал «Культура»: «У эстонцев есть свой простой национальный план – отделиться. В России такого плана нет. По существу идет извечный спор славянофилов с западниками. Но славянофилы и западники уже не те, что в XIX веке. Из славянофилов получились хулиганы, а из западников люди моды». Ирония, горькая…».
Давид Самойлов умер в армейский праздник в Пярну 23 февраля 1990 года. В этот день он вел вечер памяти Пастернака. Выйдя за кулисы, он сказал последние слова: «Все хорошо, все в порядке».
Источник
1 июня исполняется 90 лет со дня рождения поэта Давида Самойлова. Его творчество стало легким и ироничным отражением века. «Мне выпало счастье быть русским поэтом, мне выпала честь прикасаться к победам. Мне выпало горе родиться в двадцатом, в проклятом году и в столетье проклятом», — писал Давид Самойлович.
Самойлов и пять поэтов
Давид Самойлов (Кауфман) родился в Москве 1 июня 1920 года в семье врача. В своей автобиографии поэт с известной долей юмора писал: «Я родился в год Льва под созвездием Близнецов и даже под известным влиянием Юпитера. В моем гороскопе не хватало лишь Козерога, чтобы я стал общественным деятелем или реформатором пожарного дела в России. Тут сыграло, впрочем, роль и еще одно обстоятельство. С младенчества я был прозван Дезиком, а поскольку с таким именем не бывает генералов, президентов и великих путешественников, а бывают только скрипачи, вундеркинды и поэты, я избрал последнее, как не требующее труда и больших знаний».
Выбор Самойлова был неслучаен. Любовь к великим поэтам прошлого ему прививали едва ли не с пеленок. Вот как об этом вспоминал он сам:
Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег… «
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
К окончанию школы Самойлов знал однотомник Пастернака наизусть, а в его тетради уже были десятки стихов, написанных в подражание поэтам серебряного века. С 14 лет вел дневник, в котором очень искренне писал о книгах, новых знакомых. Вот несколько строчек из дневника 14-летнего поэта, которые приводит «Новая газета»: «Хреновое настроение. Не знаю, что делать. С какой стати сказал я ей, что люблю ее, когда не был в этом уверен?.. Я подлый эгоист. Мелкий честолюбец. Хотел видеть ее у своих ног, не любя, только потому, что ее любят многие. И я мог находить в этом удовольствие»
В 1938 году Давид Самойлов поступил в Московский институт философии, литературы и искусства (МИФЛИ), где оказался в окружении единомышленников.
«Мне повезло в товарищах и учителях, — писал он в дневнике. — Друзьями моей поэтической юности были Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов, Борис Слуцкий».
Этих поэтов вскоре стали называть представителями поэзии «военного поколения». Самойлов, словно заглядывая вперед, посвятил им провидческое стихотворение «Пятеро»:
Жили пятеро поэтов
В предвоенную весну,
Неизвестных, незапетых,
Сочинявших про войну…
Первое стихотворение Самойлова появилось в печати благодаря его педагогу Илье Сельвинскому. Стихотворение “Охота на мамонта”, подписанное Давидом Кауфманом, появилась в журнале “Октябрь” в 1941 году, в этом же году началась Великая Отечественная война.
Семен Андреич
Самойлов хотел уйти на фронт еще в начале финской войны, но не смог по состоянию здоровья. В начале Великой Отечественной его направили на трудовой фронт – рыть окопы под Вязьмой. Через несколько месяцев поэт заболел и переехал в Самарканд, однако в эвакуации пробыл недолго: в 42-ом окончил военно-пехотное училище и отправился на Волховский фронт под Тихвин.
Военные годы стали периодом становления личности поэта. Он вспоминал, что война ускорила его развитие лет на двадцать, а опыт поэтический оставался прежним. «Главное, что открыла мне война, – это ощущение народа», — вспоминал поэт.
Ощущение это было сильным еще и потому, что в 1943 году жизнь ему спас друг, алтайский крестьянин Семен Андреевич Косов, которому было посвящено одноименно стихотворение:
…. Семен Андреич! Алтайский пахарь!
Счастлив ли ты? Здоровый? Живой ли?
Помнишь, как ты разорвал рубаху
И руку мне перетянул до боли!
Помнишь? Была побита пехота,
И мы были двое у пулемета.
И ты сказал, по-обычному просто,
Ленту новую заложив:
— Ступай. Ты ранен. (Вот нынче мороз-то!)
А я останусь, покуда жив.
После госпиталя Давид Самойлов вновь отправился на фронт и до конца войны оставался разведчиком. Прошел пол-Европы, победу встретил в Берлине.
Самойлов был автором знаменитой поэтической сатиры на Гитлера. В гарнизонной газете писал под псевдонимом Семен Шило стихотворения про удачливого солдата Фому Смыслова.
«Осмысленное» творчество
В целом же в годы войны Самойлов писал мало — считал необходимым, чтобы впечатления жизни «отстоялись» в его душе, прежде чем воплотиться на бумаге. Лишь в 1958-м вышел его первый сборник “Ближние страны”, суммировавший итог былого в восприятии поэта. Лирическими героями книги были фронтовик (Семен Андреич, Жаль мне тех, кто умирает дома… и др.) и ребенок (Цирк, Золушка, Сказка и др.).
Гибель друзей-поэтов, «что в сорок первом шли в солдаты», Самойлов ощущал как самое большое горе. «Визитной карточкой» поколения сороковых стало одно из самых известных стихотворений Самойлова «Сороковые, роковые» (1961).
Если вычеркнуть войну,
Что останется — не густо.
Небогатое искусство
Бередить свою вину.
Что еще? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость — что своя рубаха
Ближе к телу. И туман…
Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья —
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.
Простота ее начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.
Если спросят нас юнцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.
Словно может нас спасти
От упреков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.
Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где нежданная свобода
Нам, как смерть, была сладка.
Влюбленность и любовь
«Радость общения — влюблённость. Радость отношений — любовь. Я влюблён почти всегда, и почти никогда — люблю», — писал в своем дневнике Давид Самойлов. Ему приписывали роман с самыми известными женщинами своего времени, в том числе с дочерью Иосифа Сталина — Светланой Аллилуевой.
Первой женой Самойлова была одна из первых красавиц Москвы — Фогельсон Ольга Лазаревна. В их семье родился сын Александр, будущий писатель и издатель. Однако через некоторое время после его рождения супруги, неизменно ценившие друг друга, развелись. Они остались большими друзьями до конца жизни.
Второй женой поэта стала не менее красивая женщина — Галина Ивановна Медведева. Когда Самойлов и Медведева оформляли брак, их трехлетнюю дочь Варю спрятали в толпе друзей, чтобы не вызывать вопросов у чиновников. Однако в самый ответственный момент Варя вырвалась и с криком «Папочка, мамочка» бросилась к родителям. Служительница ЗАГСа с ужасом спросила: «Кто это?». Все молчали, пока приятель жениха не ответил: «Это их будущий ребенок», пишет peoples.ru.
В 1967 году Самойлов поселился в деревне Опалиха близ Москвы. Несмотря на болезнь глаз, круг его занятий был так же широк, как и круг его друзей. Поэт много переводил стихи армянских, испанских, немецких и эстонских поэтов, участвовал в создании спектаклей в Театре на Таганке, писал песни для театра и кино.
В 1974 году был опубликован сборник «Волна и камень», названный критиками «самой пушкинской» книгой Самойлова. К великому поэту Самойлов относился как к явлению духовной культуры русского народа. В своей книге Давид Самойлович писал:
Пусть нас увидят без возни,
Без козней, розни и надсады,
Тогда и скажется: «Они
Из поздней пушкинской плеяды».
Я нас возвысить не хочу.
Мы — послушники ясновидца…
Пока в России Пушкин длится,
Метелям не задуть свечу.
Последние годы
В 1976 году Давид Самойлов переехал в эстонский приморский город Пярну, который очень любил. Здесь, по словам друзей, поэту было легче и спокойнее жить и работать. Приехав как-то в Москву, Самойлов заявил друзьям: «Целуйте меня: я экологически чист».
Впечатления от Эстонии отразились в стихах Самойлова, составивших сборники «Улица Тооминга», «Линии руки», а также в его письмах друзьям. Одно из последних к Лидии Корнеевне Чуковской датировано 14 февраля 1990 года. Строчки из него приводит канал «Культура»: «У эстонцев есть свой простой национальный план – отделиться. В России такого плана нет. По существу идет извечный спор славянофилов с западниками. Но славянофилы и западники уже не те, что в XIX веке. Из славянофилов получились хулиганы, а из западников люди моды». Ирония, горькая…».
Давид Самойлов умер в армейский праздник в Пярну 23 февраля 1990 года. В этот день он вел вечер памяти Пастернака. Выйдя за кулисы, он сказал последние слова: «Все хорошо, все в порядке».
Материал подготовлен редакцией rian.ru на основе информации открытых источников
Источник
